Вернуться к списку публикаций

Все права на данную статью принадлежат автору. Любое воспроизведение, перепечатка, копирование, ввод в компьютерную память или иные подобные системы распространения и иные действия в отношении данной статьи полностью или частично производятся только с разрешения автора, за исключением случаев цитирования в объёме, оправданном целью цитирования, или иных способов использования, допускаемых применимым законодательством. Любое разрешённое использование допускается с обязательным указанием названия статьи, её автора и адреса статьи в Интернете. Запросы на приобретение или частичное воспроизведение данной статьи присылайте на адрес электронной почты: .
страница загружена

В.В. Мартыненко, доктор политических наук, профессор

«Марксистское учение» как катахреза * 

Алогизмы марксистских взглядов на государство, теорию прибавочной стоимости и эксплуатацию в свете современных проблем российского общества

Журнал «Наука. Политика. Предпринимательство.», №3, 2004,  стр.105–125
Журнал «Наука. Культура. Общество.», №1, 2005,  стр.147–162


Знаю, утро мне силы утроит,
Ну а конь мой — хорош и сейчас, —
Вот решает он: стоит — не стоит
Из-под палки работать на нас.


Владимир Высоцкий  58 


Из класса в класс мы вверх пойдем,
как по ступеням,
И самым главным будет здесь рабочий класс,
И первым долгом мы, естественно, отменим
Эксплуатацию учителями нас!


Владимир Высоцкий  59 

Эксплуатация «эксплуатации»

 
П 

риведенные выше рассуждения подводят нас к необходимости определения еще одной логической ошибки, допущенной Марксом и, к сожалению, пустившей глубокие корни в умах наших политиков, экономистов и социологов, несмотря на то, что большинство из них формально сейчас не придерживается коммунистической идеологии. Речь идет о «вкладе» Маркса в развитие теории трудовой стоимости, о его теории прибавочной стоимости и прибавочного труда, анализе и оценке эксплуатации. Напомним, что Маркс «обнаруживает» эксплуатацию и присвоение капиталистом (собственником средств производства) прибавочной стоимости и прибавочного труда рабочих с самого начала зарождения капитализма и даже независимо от того, выполняет ли капиталист функцию организатора производства товаров и услуг или нет. Считается, что только труд рабочих производит стоимость, причем большую, чем необходимо для поддержания трудоспособности и воспроизводства самих рабочих. Капиталист, по мнению Маркса, просто присваивает себе дополнительное рабочее время, которое рабочий затрачивает на производство товаров не для содержания самого себя, а для производства жизненных средств для собственников средств производства. 60  Это дополнительное время определяется как прибавочный труд, а стоимость товаров и услуг, созданных при помощи прибавочного труда как прибавочная стоимость, за счет которой существуют капиталисты, политическая власть, а также лица, не занятые в сфере материального производства или в земледелии.

При этом основоположники марксизма полностью отвергали как вульгарную точку зрения тех экономистов (названных ими сикофантами 61  капиталистического общества), которые рассматривали прибыль капиталиста как определенную форму заработной платы, как плату за управление предприятием, плату за «воздержание» (за то, что капиталист не проел свой капитал), премию за риск и т.д. Причем основоположников марксизма не смущало, что отказ от рассмотрения деятельности капиталиста в качестве его вклада в стоимость произведенных товаров и услуг противоречит ряду их собственных постулатов, в частности, тем из них, в которых говорится о равенстве и равнозначности всех видов человеческого труда вообще; что сравнительно сложный труд означает возведенный в степень простой труд, так что меньшее количество сложного труда равняется большему количеству простого; что многие виды труда заключают в себе применение навыков или знаний, приобретенных с большей или меньшей затратой сил, времени и денег. 62  Проблема, правда, в том, что Маркс понимал теорию трудовой стоимости таким образом, что «человеческий труд образует стоимость, но сам труд не есть стоимость. Стоимостью он становится в застывшем состоянии, в предметной форме». 63  Однако, если первую часть данного определения, что труд, понимаемый просто как процесс приложения человеческих усилий, «не есть стоимость» можно считать вполне справедливой, то со второй его частью (стоимостью труд становится в предметной форме) полностью согласиться нельзя. В этом случае получается, что оказываемые услуги (в том числе в области медицины, образования, организации производства и управления) не имеют стоимости, что не может соответствовать действительности. Поэтому правильнее было определить, что труд становится стоимостью в «результативной» форме или после признания результатов труда тем (теми), для кого этот труд предназначался. В этом случае, вопросов, связанных с отнесением результатов деятельности капиталиста, по крайней мере, по управлению производством как составной части производственного процесса на стоимость произведенных товаров в виде стоимости их собственного труда, а не только прибавочного труда рабочих, могло бы и не возникнуть. Более того, такой подход соответствовал бы собственному признанию основоположниками марксизма того факта, что собственники средств производства (капиталисты) играли исключительно важную роль в деле развития производительных сил, что, по существу, равносильно признанию общественной значимости, полезности и необходимости их деятельности, а, следовательно, и вклада в стоимость товаров и услуг, в производстве которых принимали участие нанятые ими и управляемые ими рабочие. Как писали К. Маркс и Ф.Энгельс, «созданные под управлением буржуазии производительные силы стали развиваться с неслыханной прежде быстротой и в небывалых размерах». 64  А раз так, то следовало бы и признать, что в рамках того временного интервала, когда деятельность собственников средств производства отвечает общественным потребностям и является необходимым условием экономического прогресса, получаемая ими доля национального дохода или вновь созданной стоимости, отраженная в цене товаров и услуг, может рассматриваться как стоимостное выражение затраченного ими труда или затраченных усилий (результатом которых и явился увеличенный объем производства товаров и услуг). Причем даже получаемый рантье доход в виде процентов на вложенные денежные средства может быть рассмотрен, во-первых, в качестве специфической формы амортизации результатов прошлого труда (пусть и не самого рантье) представленного в виде денежных сбережений, и, во-вторых, — оплаты его услуг, связанных с тем, что он эти денежные сбережения предоставил тому же капиталисту, не побоявшись рискнуть их полностью потерять. В данном случае, нет существенной разницы между амортизацией средств производства, обоснованность постепенного перенесения стоимости которых на стоимость производимых товаров и услуг полностью признавалась основоположниками марксизма, и специфической формой амортизации денежных средств в виде процента или части прибыли, правомерность получения которой они почему-то не признавали в принципе.

Между тем правомерность признания прибыли как специфической формы заработной платы прямо вытекает также из следующих рассуждений основоположников марксизма, если, конечно, устранить в этих рассуждения некоторую алогичность. «Пока известный способ производства находится на восходящей стадии своего развития, — читаем мы у Энгельса, — до тех пор ему воздают хвалу даже те, кто остается в убытке от соответствующего ему способа распределения. Так было с английскими рабочими в период роста крупной промышленности». Если мы устраним алогичность того факта, что тот, кто находится в убытке, вряд ли будет воздавать хвалу тому, кто является причиной этого убытка, а следовательно, вряд ли в данном случае речь может идти о нанесении убытка, то получим, что сам факт экономического развития, обусловленный соответствующим способом производства, свидетельствует об относительной справедливости распределения доходов между различными социальными слоями и группами общества и, таким образом, об отсутствии эксплуатации в узком смысле этого слова. Нельзя в данном случае говорить и о прибавочной стоимости, которую неправомерно присваивают капиталисты и которая не является результатом их деятельности. «Более того: пока этот способ производства, — читаем мы дальше, — остается еще общественно-нормальным, до тех пор господствует, в общем, довольство распределением, и если протесты и раздаются в это время, то они исходят из среды самого господствующего класса (Сен-Симон, Фурье, Оуэн) и как раз в эксплуатируемых массах не встречают никакого отклика». Однако, если эти массы не поддерживают высказываемых протестов против системы распределения жизненных благ, то вряд ли можно говорить о насильственном изъятии у них части созданной ими стоимости (в виде прибавочной стоимости), или национального дохода. Следовательно, более логично и в данном случае говорить не об эксплуатации этих масс, а о необходимых условиях разделения труда и распределения дохода, которое отвечало потребностям социально-экономического развития того времени. Кстати, сам Энгельс несколько ранее отмечал, что «когда в Пруссии, после военных поражений 1806 и 1807 гг., была отменена крепостная зависимость, а вместе с ней и обязанность всемилостивейших господ заботиться о своих подданных в случае нужды, болезни или старости, то крестьяне подавали петиции королю с просьбой оставить их в подневольном состоянии, иначе кто же будет заботиться о них в случае нужды?». 65  Известно также, что в течение долгого времени русские крестьяне сами могли иметь, и нередко имели, крепостных. С позиции современного человека состояние крепостного вряд ли могло быть приятно самому крестьянину. Однако при том уровне экономического и технического развития России, крестьянин находил это состояние ни только нормальным, но и необходимым для жизни, 66  и также естественно «задумывался о покупке крепостных, как римский вольноотпущенник стремился к приобретению рабов». Кстати, восставшие под предводительством Спартака рабы вели войну с конкретными рабовладельцами, но не с рабством как таковым. Если бы им удалось завоевать себе свободу, они, при благоприятных обстоятельствах, сами и с самою спокойною совестью сделались бы рабовладельцами. Как отмечал по этому поводу Плеханов  Г. В., «невольно вспоминаются при этом, приобретая новый смысл, слова Шеллинга: свобода должна быть необходима. История показывает, что любой из видов свободы является только там, где он становится экономической необходимостью». 67  То же самое касается проблемы справедливого и экономически обоснованного, или необходимого распределения доходов между различными социальными слоями данного общества.

«Лишь когда данный способ производства прошел уже порядочную часть своей нисходящей стадии, когда он наполовину пережил себя, когда условия его существования в большей своей части исчезли.., — лишь тогда все более возрастающее неравенство распределения представляется несправедливым, лишь тогда люди начинают апеллировать от переживших себя фактов к так называемой вечной справедливости». 68  Вот из этого положения, если следовать логике, можно сделать вывод, что эксплуатация как необоснованное присвоение одной группой собственников (в частности, собственников средств производства) результатов труда другой группы (собственников рабочей силы) возникает лишь тогда, когда деятельность первых уже больше не отвечает потребностям экономического развития, и, соответственно, относительные размеры получаемых ими доходов не отражают стоимости затраченных усилий, и они действительно присваивают себе результаты чужого труда. Иными словами, важнейшим критерием и показателем присутствия эксплуатации является наличие условий, препятствующих дальнейшему социально-экономическому развитию общества.

Они наблюдаются всегда, когда кто-либо пытается сохранить за собой монопольные права и привилегии с помощью экономической и политической власти. Причем необходимо отметить, что эксплуатацией чужого труда могут заниматься не только собственники средств производства, но и монополистические объединения собственников рабочей силы, например, в форме отраслевых профсоюзов. Так, в условиях структурных сдвигов в экономике, когда объемы живого и овеществленного труда, затрачиваемого в какой-либо отрасли производства, больше не соответствуют потребностям экономического развития, возникает необходимость в сокращении как объемов производства, так и числа занятых в производстве данных товаров или услуг. И если профсоюзы, в том числе с помощью государства, препятствуют структурной перестройке экономики и экономическому прогрессу, требуют поддержания числа занятых и объемов получаемых ими доходов на прежнем уровне, а главное — добиваются этого, то результатом будет эксплуатация ими всех остальных членов общества.

Однако условия для возникновения различных форм эксплуатации следует искать не только и, возможно, даже не столько в деятельности экономических субъектов, а в политике государства, которое в виду своего монопольного легитимного права на насилие часто оказывается не в состоянии (или в состоянии незаинтересованности) своевременно реагировать на изменившиеся экономические реалии и требования социально-экономического развития общества. В этой связи напомним, что именно советское государство «изобрело» концентрационные лагеря. 11 июля 1929 г. Совет народных Комиссаров СССР принял постановление «Об использовании труда уголовно-заключенных», вновь узаконив тем самым в XX в. крайне неэффективный с точки зрения социально-экономического развития общества рабский труд. 69  Затем этим опытом воспользовался и другой диктаторский режим, режим фашистской Германии. Приведем также еще один малоизвестный факт из российской истории. После обнародования реформы 19 февраля 1861 г. тверское дворянство 70  обратилось к императору Александру II с «Всеподданнейшим адресом», 71  в котором, частности, говорилось, что обязательное предоставление земли в собственность крестьян является единственным средством обеспечить спокойствие страны и имущественные интересы самого дворянства. «Мы просим привести немедленно в исполнение эту меру общими силами государства, не полагая всей ее тяжести на одних крестьян, которые менее других виноваты в существовании крепостного права. Дворянство, в силу сословных преимуществ, избавлялось до сих пор от исполнения важнейших общественных повинностей. Государь! Мы считаем кровным грехом пользоваться благами общественного порядка за счет других сословий; неправеден тот порядок вещей, при котором бедный платит рубль, а богатый — ни копейки. Это могло быть терпимо только при крепостном праве, но теперь ставит нас в положение тунеядцев, совершенно бесполезных родине. Мы не желаем пользоваться таким позорным преимуществом и дальнейшее существование его не принимаем на свою ответственность. Всеподданнейше просим Ваше Императорское Величие разрешить нам принять на себя часть государственных податей, соответственных состоянию каждого… Кроме имущественных привилегий, мы пользуемся исключительным правом поставлять людей для управления народом. В настоящее время мы считаем беззаконием исключительность этого права и просим распространить его на все сословия… Всемилостивейший государь! Мы твердо уверены, что вы искренно желаете блага России, и потому считаем священным долгом высказать откровенно, что между нами и правительством в. в. (вашего величества — Авт.) существует странное недоразумение, которое препятствует осуществлению ваших благих намерений. Вместо действительного осуществления обещанной вами русскому народу воли ваши сановники изобрели временно-обязанное положение, невыносимое как для крестьян, так и для помещиков… Они находят необходимым сохранение дворянских привилегий, тогда как мы сами, более всех заинтересованные в этом деле, желаем их отменения. Этот всеобщий разлад служит лучшим доказательством, что преобразование, требующееся ныне крайнею необходимостью, не может быть, совершено бюрократическим порядком. Мы сами не беремся говорить за весь народ, несмотря на то, что стоим к нему ближе, и твердо уверены, что недостаточно одной благонамеренности не только для удовлетворения, но даже и для указания народных потребностей…». 72  Данный факт и сами предложения тверского дворянства, во-первых, свидетельствуют о понимании представителями так называемого господствующего класса того, что появилась необходимость изменения действовавшей системы распределения материальных благ для обеспечения условий экономического развития России и сохранения относительной стабильности общества и государства. Во-вторых, подтверждают крайнюю односторонность определения государства как органа эксплуататорских класса для подавления эксплуатируемых классов. В-третьих, говорят о первоочередной ответственности государства за сохранение неэффективной и нерациональной системы распределения, приводящей к эксплуатации, т.е. необоснованному присвоению результатов труда одних социальных групп другими.

Как следует из положений теории трудовой стоимости (признаваемых и Марксом), если результаты чьей-либо деятельности не имеют никакой потребительной стоимости для других (т.е. не обладают общественной полезностью), то затраченный труд (в том числе в сфере материального производства) не создает ни одного атома стоимости. Однако если эта деятельность или труд оплачивается, например, с помощью выпуска государством дополнительного объема денежной массы, то естественным результатом будет обесценение денег, т.е. инфляция. В результате инфляции доходы тех, чья деятельность полностью соответствует общественным потребностям, урезаются, и часть собственного труда они затрачивают на своих «невидимых» эксплуататоров. Примеров подобной эксплуатации в современной отечественной и зарубежной истории предостаточно.

Поэтому эксплуатацию, понимаемую как присвоение результатов чужого труда, следует рассматривать как результат монополизации различных сфер экономической и политической жизни общества, проявляющийся в социально-экономическом застое. Под эксплуатацией следует понимать осуществляемую посредством политического и экономического принуждения оплату членами общества непроизводительного труда, представляющего собой все разновидности экономической деятельности (или бездеятельности) физических или юридических лиц, не отвечающей потребностям социально-экономического развития данного общества. В результате эксплуатации сдерживается объективный процесс социально-экономических преобразований, что в конечном итоге приводит к острому политическому кризису. Таким образом, в конечном итоге ни экономическая, ни политическая монополия не выгодна никому: ни остальным членам общества, ни самим монополистам от политики и экономики. Это доказывает вся история развития человечества. Однако это стремление к безграничной власти, к монополии постоянно преследует человечество как болезнь. А, как известно, если болезнь вовремя не вылечить, если ее запустить, то процесс выздоровления может оказаться не только длительным, но и очень болезненным.

Логическая ошибка в подходе основоположников марксизма к вопросу эксплуатации и возникновения прибавочной стоимости (как части вновь созданной стоимости) заключалась в том, что под производительным трудом, т.е. трудом, создающим стоимость, они понимали только труд непосредственно в сфере материального производства и сельского хозяйства, т.е. в сфере товарного производства. Доходы всех остальных членов общества, в том числе тех, кто был занят в сфере услуг, в науке, в образовании, здравоохранении, культуре, в политике и т.д., по их мнению, формировались за счет прибавочного труда рабочих в сфере материального производства. Подобный подход в определенной мере объясняется тем, что в то время именно рост промышленного товарного производства определял экономический прогресс общества.

Кстати, в свое время, когда экономический прогресс общества рассматривался экономистами и политиками в качестве производного от прогресса в земледелии, во Франции возникла и получила свое развитие так называемая теория физиократов. В соответствии с этой теорией лишь земледелие считалось единственной производительной сферой человеческой деятельности, и только труд в земледелии давал избыток — ренту. Землевладельцы, представители государства и церкви относились к классу, который присваивает этот избыток, а ремесленники, торговцы, рабочие и капиталисты относились к категории «бесплодного класса», который производит ровно столько, сколько потребляет продуктов, создаваемых производительным классом (крестьянами, фермерами). За такое отношение к оценке деятельности рабочих теория физиократов, естественно, была подвергнута критике основоположниками марксизма. Однако им следовало бы не только критиковать физиократов и указывать на их ошибки, но можно было бы предположить, что значение и роль различных видов человеческой деятельности в процессе экономического прогресса будут меняться. Если экономический прогресс рассматривать как процесс все более полного раскрытия способностей и возможностей человека, его нельзя ограничивать лишь сферой материального производства. Для того чтобы поддерживать, развивать свои способности и удовлетворять свои разнообразные потребности, необходим соответствующий уровень развития науки, образования, здравоохранения, культуры и т.д. После того как прогресс в области материального производства достигает определенного уровня, его значение как фактора обеспечения социально-экономического развития человеческого общества в полном соответствии с законами диалектики уменьшается. Сокращается и доля материального производства в экономике и создаваемом национальном доходе. Этот процесс, как известно, наблюдается во всех развитых странах.

Итак, подчеркнем, что любой общественно полезный труд в сфере материального и нематериального производства, всякая человеческая деятельность, связанна? с созданием товаров и предоставлением услуг, находящих своего потребителя и способствующих раскрытию человеческих способностей и возможностей, являются производительными. И, наоборот, любая человеческая деятельность, независимо от того, происходит она в сфере материального или нематериального производства, является непроизводительной, если ее результаты не отвечают потребностям конечных потребителей или общества в целом. Это непосредственно касается и государственных структур. В случае если их деятельность или государственное насилие оказывается общественно необходимым и экономически оправданным, если эта деятельность стимулирует или обеспечивает социально-экономическое развитие общества, тогда доходы, получаемые государственной властью от экономических субъектов в форме налогов и сборов следует рассматривать как вполне обоснованную оплату государственных услуг, которые могут быть включены в качестве составной части во вновь созданную стоимость (национальный доход). Однако если государственное насилие в любых его проявлениях оказывается чрезмерным, экономически необоснованным и контрпродуктивным, препятствует экономическому развитию, если государственные структуры не выполняют (или крайне неэффективно выполняют) возложенные на них функции, то получаемые государством налоги и сборы следует рассматривать как форму эксплуатации членов общества. Причем поскольку государственные налоги и сборы прямо (при косвенных налогах) или косвенным образом (при взимании прямых налогов) включаются в цену всех производимых товаров и услуг, то вызываемый ими рост цен необходимо оценивать как инфляционный. Верно и обратное утверждение: инфляционный рост цен является, прежде всего, показателем неэффективной и экономически необоснованной деятельности (или бездеятельности) государства.

Исходя из этого, следует также достаточно четко разделять значение и роль государственных финансов как инструмента экономического обеспечения государственной деятельности. Например, если с помощью налогов и сборов, взимаемых с экономических субъектов, происходит оплата ими фактических услуг государства, услуг, которые реально признаются данными экономическими субъектами как необходимые, можно говорить о том, что государственные финансы выполняют функцию мобилизации денежных средств и «распределения» оплаты стоимости данных услуг между различными членами общества. Во всех остальных случаях, когда государство с помощью насилия изымает у тех или иных экономических субъектов больший объем доходов, чем тот, который необходим и соответствует реальной стоимости предоставляемых тем же государством услуг, следует говорить о том, что государственные финансы выполняют функцию перераспределения национального дохода. И, как показывает практика, исходя из внутренних интересов самого государства как организованного и легитимного насилия, государственные финансы очень часто используются именно в целях перераспределения национального дохода для собственного экономического благосостояния представителей государственной власти или для удовлетворения их политических амбиций. 73  Более того, в этих целях осуществляется и деятельность по монополизации денежно-кредитной эмиссии, что является в настоящее время одним из основных индикаторов наличия грубых злоупотреблений со стороны власти, противодействующих поступательному социально-экономическому развитию. Самыми общими показателями преобладания мобилизационно-распределительного значения государственных финансов могут рассматриваться хорошая динамика социально-экономического развития страны и экономический рост (в соответствии с имеющимся научно-техническим и ресурсным потенциалом), которые при этом далеко не сводятся к темпам роста валового внутреннего продукта. Если же государственные финансы используются в основном в целях перераспределения национального дохода в интересах самого государства, то это приводит к экономическим диспропорциям, социально-экономическому застою, сокращению научно-технического потенциала и деградации экономических регионов, общему снижению качества жизни, высокой безработице и инфляции, а также к массовому распространению коррупции. 74 

Логические ошибки классиков марксизма (включая экономически неверное понимание производительного и непроизводительного труда), «развитые» советскими вождями, наглядно проявились в негативных социально-экономических последствиях практики «социалистического строительства» в СССР. К их числу следует отнести появление грубых структурных диспропорций в экономике, крайнюю запущенность системы здравоохранения, образования, гражданской науки, сферы торговли и услуг, банковской и финансовой деятельности. Указанные диспропорции были также во многом связаны с постоянной ориентацией политической власти на военное производство, формирование военной экономики. Это и не удивительно. Военное производство — это та сфера человеческой деятельности, которая не может существовать без государства. И именно в этой области государство в форме политической диктатуры и как монополист всех средств производства и могло на относительно коротком отрезке времени продемонстрировать свои возможности. Однако для того, чтобы поддерживать эффективность военного производства (с точки зрения создания лучших образцов военной техники), в военной экономике должна быть обеспечена конкурентная среда, должны использоваться рыночные принципы хозяйствования. Только в этом случае потребитель в лице соответствующих военных ведомств имеет возможность выбора между образцами военной техники, в наибольшей степени удовлетворяющими политическим и военным амбициям государственной власти. В то же время обеспечение конкурентной среды в военной экономике является достаточно дорогостоящим занятием, особенно если государство стремится поддерживать высокий уровень и качество военного производства в течение длительного периода времени. При этом, как показали итоги «холодной войны», крупномасштабное отвлечение ресурсов общества в военных целях при наличии атмосферы строжайшей секретности и изолированности военного и гражданского производства, военной и гражданской науки, при общей неэффективности и запущенности гражданского сектора экономики не может продолжаться бесконечно долго. Вообще вряд ли какое-либо европейское государство, кроме СССР, могло бы так долго поддерживать крупномасштабное военное производства при наличии вопиющих диспропорций между военным и гражданским секторами экономики и при этом удерживать политическую власть в стране. Такое, наверное, могут себе «позволить» только те страны, которые в течение тысячелетий привыкли к гнету «восточного деспотизма». Однако в конечном итоге советское политическое руководство не могло не проиграть «холодную войну», а находящаяся под его властью страна не развалиться на самостоятельные государственные образования. 75 




* Катахреза [греческое καταχρησις — злоупотребление] — термин традиционной стилистики, обозначающий употребление слов в переносном смысле, противоречащем их прямому, буквальному значению, причем противоречие это выступает или благодаря необычному соединению слов в переносном значении или благодаря одновременному употреблению слова в прямом и переносном значении. В широком смысле под понятие катахреза может быть подведено всякое употребление слова, при котором забывается его этимологическое значение, — ср. «цветное белье», «красные чернила», «путешествовать по морю».
Подробнее см.  www.feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le5/le5-1581.htm или Краткая литературная энциклопедия. М., 1966. С.445. «Я все вопросы освещу сполна—/ Дам любопытству удовлетворенье!/…/Теперь я к основному перейду./ Один, стоявший скромно в уголочке,/ Спросил: „А что имели вы в виду/ В такой-то песне и в такой-то строчке?“/ Ответ: во мне Эзоп не воскресал,/ В кармане фиги нет — не суетитесь,—/ А что имел в виду — то написал,—/ Вот — вывернул карманы — убедитесь!» (Высоцкий В. Т.3. С.105. Все ссылки в настоящей статье приводятся по изданию: Высоцкий В. Собр. соч. В 7 тт. Германия, Velton Verlag GmbH, 1994. — В.М.).

вернуться
58 Высоцкий В. Т. 5. С.42.
вернуться
59 Там же. С.249.
вернуться
60 Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. М., 1978. Т. 1. С.246.
вернуться
61 Происхождение этого слова συχοφανται до конца неясно. «Большой словарь иностранных слов» (М, 2003. С.608) определяет понятие «сикофант» (гр. sykophantes) как профессионального доносчика, клеветника и шантажиста, который ради личной наживы заводил процессы, чтобы, запугав кого-либо судом, вынудить его произвести отступную плату или, в случае выигрыша процесса, получить часть отобранного по суду имущества. Вместе с тем большинство греческих толкователей отмечает, что происхождение этого слова связано с запретом вывозить из Аттики (дословно с греческого: прибрежная страна — юго-восточная область средней Греции, главный город Афины) смоквы συχον. Во время голода в Аттике тайком были сорваны плоды на священных смоковницах, а при судебном расследовании этого дела лиц, которые могли указать виновных, назвали сикофантами. В период расцвета афинской демократии слово приобрело политическое значение: оно означало многочисленный класс профессиональных обвинителей, ябедников и сутяг. Дело в том, что афинское законодательство разрешало всякому желающему выступать обвинителем против нарушителей государственных законов. Причем за успешное обвинение обвинителю давалась в награду известная часть поступавшей в виде штрафа суммы или имущества, отнятого по суду у ответчика. Такое правило само по себе порождало злоупотребления, тем более что народ с завистью относился к выдающимся государственным деятелям, ораторам, полководцам и вообще ко всем богатым и влиятельным людям, которых главным образом и беспокоили сикофанты. Чем более обвинений предъявлялось перед судом, тем более пеней поступало в распоряжение судей и казны. Вследствие этого к обвинителю в уголовном деле, как и к истцу — в частном, относились снисходительнее, и деятельность сикофанта стала доходною. Главным образом доставалось от сикофантов богачам, которые вообще старались жить в ладах с ними. Известен случай, когда ученик Сократа Критом (Диоген приписывает ему семнадцать диалогов, из которых, правда, ничего не сохранилось), вошедший в историю благодаря тому, что, будучи влиятельным и богатым гражданином, задумал план бегства для осужденного Сократа, пожаловался последнему на сикофантов. Он рассказал, что человеку, занимающемуся каким-либо делом, трудно жить в Афинах, так как из-за сикофантов постоянно есть риск быть привлеченным к суду. Сократ ответил, что, как приходится держать собак, чтобы волки не трогали овец, точно так же следует иметь в своем распоряжении человека, который мог бы знанием законов и судейскою опытностью защищать против преследований сикофантов. Многие греческие философы и писатели (Аристофан, Демосфен, Эсхил и др.) указывали на общественный вред сикофантии. Одно время против нее был даже издан закон, но она все-таки продолжала существовать, пока существовала демократия. Сикофанты играли в судах почти ту же роль, какую демагоги — в народных собраниях; служа орудием для осуществления целей демагогов, они составляли не лишенный силы элемент демократии; иногда класс сикофантов даже оправдывали, считая его необходимым в политических целях. Если исходить из этого исторического значения слова «сикофант», то к сикофантам следует отнести, скорее, самого К. Маркса, а не тех экономистов, которые рассматривали прибыль, капиталиста как определенную форму заработной платы.
вернуться
62 Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. М., 1978. Т. 1.С.53; Энгельс Ф. Анти-Дюринг. М., 1957. С.186.
вернуться
63 Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. М., 1978. Т. 1. С.60.
вернуться
64 Энгельс Ф. Анти-Дюринг. М., 1957. С.252.
вернуться
65 Там же. С.93.
вернуться
66 Важно отдавать себе отчет в том, что Россия относится к странам, находящимся в зоне рискованного земледелия, и многие российские проблемы, как и условия общественного и государственного устройства проистекали из необходимости жизнеобеспечения целого народа в этих сложнейших условиях. Даже к 1913 г., который рассматривается в качестве эталонного с точки зрения уровня экономического благосостояния дореволюционной России, когда страна была признана мировым лидером в области производства продуктов сельского хозяйства, не следует забывать, что пахотный клин в стране был 0,43 га на человека. Для сравнения в США при значительно более благоприятных климатических условиях он составлял 1,58 га.
вернуться
67 Плеханов Г.В. К вопросу о развитии монистического взгляда на историю. М., 1949. С. 143.
вернуться
68 Энгельс Ф. Анти-Дюринг. М., 1957. С. 139-140.
вернуться
69 «Пьем за то, чтоб не осталось / по России больше тюрем, / Чтоб не стало по России пагерей!» (Высоцкий В. Т. 1. С. 640.
вернуться
70 Отметим, что Тверь со времен общественного движения шестидесятых годов XIX в. считалась оплотом российского либерализма. Эту славу Тверское земство сохранило и в самые реакционные времена. Слова Николая II о «бессмысленных мечтаниях» были сказаны в ответ на всеподданнейший адрес тверских и других земцев. (Кабо Ф. Тверь (очерк). Подробнее см.: www.aboriginaIs.narod.ru/RaphailKabo.Contents.htm).
вернуться
71 Особой формой взаимодействия между центральными и местными (региональными) органами власти, правительственным и городским самоуправлением были так называемые «всеподданнейшие адреса». В дальнейшем, за неимением иных информационных каналов, эти адреса постепенно превратились в средство выражения общественного мнения. Случалось, что они содержали изрядный запас «свободомыслия». Такие адреса правительство не рассматривало. Но правительство пугали даже адреса весьма умеренные, лишь с легким налетом либерализма. Для них в те годы появился особый термин: «не целиком верноподданнические». В начале 60-х гг. происходили и либерально оппозиционные выступления, среди которых наиболее значительным явилась акция тверских либералов во главе с губернским предводителем дворянства А. М. Унковским. Собравшийся в декабре 1861 г. съезд тверских мировых посредников заявил, что «законоположение 19 февраля не удовлетворило народных потребностей», и высказался за немедленный обязательный выкуп сословных привилегий дворянства и слияние сословий, введение независимого суда и гласности в управлении, за преобразование финансовой системы. Эти требования были изложены в составленном 3 февраля 1862 г. «Всеподданнейшем адресе», который был подписан 112 дворянами Тверской губернии, в том числе губернским и 9 уездными предводителями дворянства, и направлен Александру II. Одновременно мировые посредники Тверской губернии объявили о решении руководствоваться в своей деятельности постановлениями губернского дворянского съезда. «Адрес» вызвал сильное недовольство Александра II. 22 февраля 1862 г. он приказал тринадцать инициаторов его составления — мировых посредников и председателей уездных мировых съездов — заключить в Петропавловскую крепость на два года (через несколько месяцев они были освобождены и отданы под надзор полиции). Выступление тверских либералов нашло отклик среди либерального меньшинства калужского, воронежского, московского, рязанского и тульского дворянства. Как утверждал в записке Александру II в 1861 г. известный литератор и горячий противник дворянского представительства В.Ф. Одоевский, «по историческому ходу своему Россия все может перенести, кроме олигархии — понятие, которое в языке и в памяти народной выражается словами: боярские смуты, семибоярщина и т. п.». (Подробнее см. Русский архив. 1881. Кн.2. С.488).
вернуться
72 Лемке М. Очерки освободительного движения 60-х годов. СПб., 1908. С.447-449.
вернуться
73 Отметим, что в России наряду со взятками и поборами государственных чиновников достаточно широкое распространение при характеристике государственной деятельности получило понятие акциденции (от лат. accidentia — случайность, временное, преходящее, несущественное свойство вещи). В первоначальном значении — это один из центральных терминов, использовавшихся в философском учении средневековья (схоластике), где постоянные свойства объекта (субстанция) принципиально противопоставлялись его случайным, «бренным», «сиюминутным» и другим несущественным свойствам (акциденциям). В дальнейшем данная антитеза стала обыгрываться в отношении официальной государственной деятельности, которой сопутствуют «неофициальные» доходы. Например, у М.Салтыкова-Щедрина Набрюшников «акциденции почти исключительно брал провизией» («Благонамеренные речи» (1872-1876). Ленинград, 1934). В России акциденции официально были введены Петром Великим. Установив для членов и главных чинов канцелярий, заведенных им коллегиальных установлений постоянные оклады жалованья, Петр приказным служителям жалованья не положил, а вместо жалованья предоставил им право пользоваться акциденциями, т.е. случайными доходами от добровольной дачи челобитчиков. Эта практика продолжалась до императрицы Екатерины II. В самом начале ее царствования всем служащим было положено жалованье и «строжайше воспрещено пользоваться от дел посторонними доходами», что означало ликвидацию «законных» акциденций. (Полное собрание законов Российской империи. № 11988). После указа Екатерины II имена взяточников стали объявляться для всеобщего ознакомления. Формально, давать взятки стало сложнее, брать — опаснее. Однако уже Александр II жаловался на «безоглядную непреданность чиновничества, которое только и служит, что не государю и народу, а своему кошельку». Александр III, видя, что коррупция принимает все более изощренные формы, в 1884 г. утвердил «Правила о порядке совмещения государственной службы с участием в торговых и промышленных товариществах», в результате чего открыто сочетать государственную службу со службой в частной фирме стало невозможно. Вместе с тем появление первых акционерных обществ в конце XVIII-начале XIX вв. создали новые возможности для обогащения бюрократии. Устав любой акционерной компании подлежал непременному утверждению самим государем императором. Но прежде чем предстать перед взором монарха, проект устава должен был получить одобрение в различных ведомствах «по принадлежности». Для предотвращения волокиты предприниматели часто старались включить в состав учредителей влиятельных высокопоставленных лиц, имевших связи в столичных коридорах власти. В результате, скажем, акции железнодорожной компании Курско-Киевской дороги в обществе стали называть «акциями Государственного Совета и Сената»: сановники этих учреждений активно — и небескорыстно — «проталкивали» железнодорожные проекты. Однако по мере становления гражданского общества в конце ХIХ-начале XX вв. взяточник в России оказывался под двойной угрозой: потери должности и общественного осуждения. Многие высшие чиновники имели репутацию людей, которые «не возьмут ни при каких обстоятельствах». В число людей, прославившихся особой нетерпимостью к коррупции, входил известный реформатор, министр финансов С. Витте. В то же время коррупция была неотделима от навязывания обществу ненужных бюрократических функций, а также от фаворитизма при жесткой «вертикали власти». Из последних предреволюционных эпизодов подобной деятельности, помимо Распутина, можно упомянуть балерину Кшесинскую и великого князя Алексея Михайловича, которые на пару за огромные взятки помогали фабрикантам получать военные заказы во время первой мировой войны. Современное российское государство, к сожалению, предоставляет многочисленные примеры коррупции в своей деятельности. Более того, акциденции вновь начинают приобретать официальный характер. В этой связи отметим, что в феврале 1999 г. в Закон о прокуратуре РФ было внесено изменение, касающееся порядка финансирования ее деятельности. Если раньше финансирование прокуратуры осуществлялось исключительно за счет бюджетных средств, то теперь «финансирование материально-технического и иною обеспечения органов прокуратуры, мер по социальной защите работников» могло осуществляться также из средств внебюджетного «Фонда развития прокуратуры РФ». В указанный фонд должно было перечисляться 10% денежных средств, «поступающих по инициативе прокуратуры в доход предприятий и организаций». Надо отметить, что Генеральная прокуратура не первая, кто придумал для себя подобную «кормушку». («Было здесь до фига / Голодных и дистрофиков — / Все голодали, даже прокурор». Высоцкий  В. Т. 1. С.28.) Аналогичные фонды ранее были созданы в МВД и спецслужбах. 26 января 2000 г. В. Путин, тогда еще Председатель правительства, подписал постановление, которым утвердил положение о «Фонде развития прокуратуры РФ». В нем. среди прочего, указывается, что поступающие в фонд средства направляются не только на чисто ведомственные, но и на личные нужды сотрудников прокуратуры: приобретение жилья, выдачу беспроцентных ссуд на строительство, путевки и т.п. Не прошло и недели, как и.о. генпрокурора В. Устинов 31 января 2000 г. утвердил ведомственную инструкцию о порядке использования средств «Фонда развития прокуратуры РФ», в которой прокурорам рекомендовалось предлагать руководителям предприятий письменно подтверждать свое согласие на перечисление 10% денежных средств в данный фонд. («И дело не было отложено/ И огласили приговор.- / И дали все, что мне положено. / Плюс пять мне сделал прокурор». Высоцкий В.Т. 1 С.51). Иными словами, прокурорам предлагалось больше не оказывать бескорыстной помощи никому и активно заниматься государственным рэкетом. В инструкции разъяснялось, из каких средств должна была отчисляться «прокурорская десятина»: из средств, поступающих (даже еще не поступивших) по решениям гражданских и арбитражных судов, по искам, заявленным прокурорами, и даже в том случае, если решение не состоялось, а средства перечислили в добровольном порядке. («Зачем нам врут: / «Народный суд»! — / Народу я не видел, — / Судье простор, / И прокурор / Тотчас меня обидел. / Ответил па вопросы я, / Но приговор с издевкой, — / И не согласен вовсе я / С такой формулировкой!» Высоцкий  В. Т. 1. С. 117.) Для блюстителей порядка было неважно, что означенные средства — не прибыль предприятий, а всего лишь возмещение ущерба, причиненного им в результате незаконных действий. Конечно, это не 50%. которые, как правило, требовали с предпринимателей криминальные структуры за оказание подобных услуг. Однако участие Генпрокуратуры в судебных процессах регулировалось процессуальным законодательством, и ни Арбитражный, ни Гражданский, ни Уголовно-процессуальный кодексы вообще не предусматривали взимание какой-либо платы в пользу прокуратуры. За период существования фонда прокуратура смогла не плохо заработать, а высокие прокурорские чины существенно поправить свое материальное положение. При этом масштабы злоупотреблений были столь велики, а противозаконный характер подобной деятельности столь очевиден, что 1 января 2002 г. по решению Государственной Думы, несмотря на протесты руководителей прокуратуры, внебюджетный Фонд развития прокуратуры РФ был упразднен. Но вспомним Некрасова: «По времени приладились / И к новому писцу. Тот ни строки без трешников, / Ни слова без семишников» (Некрасов Н. Избранные сочинения. ОГИЗ. 1947. С.257.).
вернуться
74 Не случайно тема коррупции и взяточничества давно обыгрывается во многих литературных произведениях. Учитывая современную ситуацию в России, особо отметим своеобразную «классификацию» взяток, которую дает в драме «Дело» А. В. Сухово-Кобылин (1817-1903). Я имею в виду письмо Кречинского на имя «ничтожества или частного лица» Муромского. Текст письма стоит того, чтобы его привести целиком: «Милостивый государь — Петр Константинович! — Самая крайняя нужда заставляет меня писать к вам. Нужда это не моя, а ваша — и потому я пишу. С вас хотят взять взятку — дайте; последствия вашего отказа могут быть жестоки. Вы хорошо не знаете ни этой взятки, ни как се берут: так позвольте, я это вам поясню. Взятка взятке рознь: есть сельская, так сказать, пастушеская, аркадская взятка; берется она преимущественно произведениями природы и по стольку-то с рыла; — это еще не взятка. Бывает промышленная взятка; берется она с барыша, подряда, наследства, словом приобретения, основана она на аксиоме — возлюби ближнего твоего, как и самого себя; приобрел — так поделись. — Ну, и это еще не взятка. Но бывает уголовная, или капканная взятка; — она берется до истощения, догола! Производится она по началам и теории Стеньки Разина и Соловья Разбойника; совершается Она под сению и тению дремучего леса законов, помощию и средством капканов, волчьих ям и удилищ правосудия, расставляемых по полю деятельности человеческой и в эти-то ямы попадают без различия пола, возраста и звания, ума и неразумия, старый и малый, богатый и сирый… Такую капканную взятку хотят теперь взять с вас; в такую волчью яму судопроизводства загоняют теперь вашу дочь. Откупитесь! Ради бога откупитесь!.. С вас хотят взять деньги — дайте! С вас их будут драть — давайте!.. Дело, возродившееся по рапорту квартального надзирателя о моем будто сопротивлении полицейской власти, об угрозе убить его на месте и о подлоге по закладу мною вашего солитера, принимает для вас громовой оборот. Вчера раскрылась передо мною вся эта каверза; вчера сделано мне предложение учинить некоторые показания касательно чести вашей дочери. Вы удивитесь; — но представьте себе, что я не согласился! Я отвечал, что, может, и случилось мне обыграть проматывающегося купчика или блудно расточающего родовое имение дворянина, но детей я не трогал, сонных не резал и девочек на удилище судопроизводства не ловил. Что делать? У всякого своя логика; своей я не защищаю; но есть, как видите, и хуже. Примите и пр. Михаил Кречинский». К сожалению, мы являемся свидетелями, что за прошедшее время мало что изменилось (за исключением, возможно, технологических возможностей, связанных с перечислением средств на счета в зарубежные банки).
вернуться
75 Все мы помним из «счастливого советского детства» черную метку капитана Сильвера: «Когда вы попадете в руки джентльменов удачи, вы, живые будете завидовать мертвым», так это звучит в любимом многими советскими людьми фильме «Остров сокровищ» по роману Р. Стивенсона. Однако не многие заметили, что сроки экранизации этого романа, который в советское время экранизировался три раза (1937, 1971, 1982), совпадали по времени с получением обществом своеобразной «черной метки». В 1937 г. это была «черная метка» Сталина-Сильвера (правда, до конца не осознанная и в наше время) «зачаткам» гражданского общества. В 1971 г. — «черная метка» Брежнева-Сильвера попыткам развития рыночных реформ в советской экономике (прозвучавшая в отчетном докладе генерального секретаря на XXIV съезде КПСС). Наконец, в 1982 г. «черная метка» оказалась «черной» для представителей самой власти. Не только для «прибравшего» место Брежнева Андропова и как-то не тянувшего на роль капитана Сильвера-Черненко, но и для всего государства под названием СССР. Возможно, по этой причине роман Стивенсона больше решили не экранизировать, а «закодировать» Россию в «Остров сокровищ», где роль «наследников» Сильвера должны исполнять президенты, члены правительства, парламента и руководители Центрального банка, от которых российское общество получает в качестве черной метки «черные августы» и «черные вторники».
вернуться



Эксплуатация «эксплуатации»