|
Все права на данную публикацию принадлежат автору. Любое воспроизведение, перепечатка, копирование, ввод в компьютерную память или иные подобные системы распространения и иные действия в отношении данной публикации полностью или частично производятся только с разрешения автора, за исключением случаев цитирования в объёме, оправданном целью цитирования, или иных способов использования, допускаемых применимым законодательством. Любое разрешённое использование допускается с обязательным указанием названия публикации, её автора и адреса публикации в Интернете. Запросы на приобретение или частичное воспроизведение данной публикации присылайте на адрес электронной почты:
.
страница загружена
Владимир Мартыненко
СОЦИАЛЬНАЯ ЭПИСТЕМОЛОГИЯ И ПОЛИТИКА
МОСКВА, 2008. ISBN 5-902936-07-1
МОНОГРАФИЯ
В
настоящее время можно выделить (хотя и с определенной долей условности) примерно восемь-десять базовых научных концепций или основных социологических парадигм, которым в той или иной степени привержено большинство современных социологов. Слово «парадигма» (греч. παράδειγμα) 31  буквально переводится как «пример», «образец». Длительное время этот термин в основном использовался только в грамматике, обозначая слово, которое служит образцом склонения или спряжения; а также в риторике — пример, взятый из истории и приведенный с целью сравнения. С конца 1960-х годов на Западе этот термин стал использоваться для обозначения основного направления развития научной мысли в рамках соответствующих научных дисциплин. Широкое внедрение термина парадигма в научную лексику произошло благодаря американскому философу Т. Куну (Thomas Samuel Kuhn, 1922-1996), который употребил его для обозначения доминирующей системы взглядов и методов, характеризующих развитие научных дисциплин в течение определенного периода времени. Однако достаточно часто понятие парадигма применяется в качестве синонима «мировоззрения». В частности, в социальных науках термин парадигма во многих случаях использовался в качестве комплексной характеристики жизненного опыта, устоявшихся убеждений и ценностных установок, которые влияют на восприятие индивидами окружающей действительности и их обратную реакцию на это восприятие.
В нашем случае термин «парадигма» обозначает комплекс основных взглядов и методов, применяемых социологами при проведении социологических исследований и характеризующих их базовую принадлежность к тому или иному направлению развития социологической мысли. Вместе с тем следует учитывать, что современные социологи, придерживаясь той или иной парадигмы, с одной стороны, могут специализироваться на разнообразных направлениях социологических исследований, число которых (свыше 100) постоянно возрастает. 32 С другой стороны, в рамках одного и того же направления социологических исследований могут использоваться подходы и положения, относящиеся к различным социологическим парадигмам. В ряде случаев происходит размывание и объединение теоретических концепций и подходов, что создает дополнительные трудности при выделении и характеристике тех или иных парадигм. Кроме того, отдельные социологические теории довольно трудно «втискиваются» в рамки какой-либо одной устоявшейся и признанной социологической парадигмы.
Поэтому в настоящее время выделить и охарактеризовать существующие различия между социологическими парадигмами можно лишь в самом общем виде. Так, в контексте парадигмы социального конфликта главное внимание фокусируется на исследовании возможности одних социальных групп доминировать над другими, и способности этих «других» противодействовать такому доминированию. В рамках данного подхода исследуются также истоки и проблемы революционных преобразований социума. 33
Парадигма социальной эволюции (которая включает в себя явных и неявных последователей социального дарвинизма) акцентирует особое внимание на исследовании базовых условий и характера социального прогресса общества. Само понятие «социальный прогресс» имеет, однако, далеко небезупречную репутацию и различную интерпретацию. Поэтому представители «неоэволюционизма» отказались от идеологии социального детерминизма, внеся в свои концепции понятие вероятности и доказывая, что исторические случайности оказывают существенное воздействие на процесс социальной эволюции, который не обязательно связан с понятием социальный прогресс, а может включать в себя и социальный регресс.
В качестве особой парадигмы в контексте теоретического видения социальной эволюции и социального прогресса следует выделить марксизм, или точнее парадигму исторического (экономического) материализма. Как известно, данная парадигма, хотя и разрабатывалась с прицелом на изменение политического и общественного устройства прежде всего ведущих стран Западной Европы, наибольших «успехов» в этом отношении достигла в России. Считается, что она привела к существовавшему в течение практически всего ХХ века разделению социологии (в чем-то напоминающему разделение христианской церкви) на восточную и западную. Вместе с тем марксистская парадигма и на западную социологию оказала свое влияние, которое до сих пор прослеживается во многих теоретических построениях современных социологов. При этом в явной или скрытой форме достаточно часто в рамках различных социологических теорий происходит воспроизводство отдельных теоретически ложных и социально опасных положений марксизма. 34 Примерно то же можно сказать и о позитивистской парадигме.
Позитивистская парадигма, связанная, прежде всего, с именем О. Конта, 35 заложила основу развития западной социологии и первоначально ассоциировалась с самим понятием «социология». 36 В настоящее время сторонники неопозитивизма главное внимание сосредоточили на выявлении и раскрытии причинно-следственных связей социальной жизни, их позиция тесно связана с парадигмой социальной эволюции. Однако так называемых «чистых позитивистов» среди социологов больше не существует, по крайней мере, никто из последних себя с ними не ассоциирует.
Вместе с тем отметим появление концепции «чистой социологии» (pure sociology), которая была предложена американским социологом Д. Блэком (D. Black). 37 В данном случае речь идет не об упоминавшейся нами ранее идее превращения социологии в «чистую науку», т.е. в науку, свободную от влияния политических и иных сил.
Приверженцы концепции «чистой социологии» имеют в виду несколько иное. Они предлагают объяснять все явления социальной жизни исключительно в контексте изменений социальной структуры общества. При этом основную роль они придают изменениям в распределении экономических ресурсов и доходов, в частоте и «широте» социальных контактов, в нормах социального поведения, характере взаимодействия индивидуумов в процессе их объединения в организации и т.п. Одновременно исключается любое возможное влияние на динамику социальной жизни каких-либо психологических факторов: социальные устремления, желания и потребности людей, предпочтения отдельных индивидов, вера, надежда и т.д. В определенном смысле подобный подход напоминает существовавшее в свое время у Э. Дюркгейма (Emile Durkheim, 1858-1917) стремление придать социологии статус независимой области знания о социальных явлениях или фактах. 38 Но, как признают сами авторы «чистой социологии», в их методологии, дополненной к тому же отдельными марксистскими установками, значительно больше «дюркгеймизма», чем было у самого Дюркгейма. Они стремятся полностью «оградить» себя от какого-либо отношения к психологии, антропологии, телеологии и, вообще, от взаимодействия со всеми остальными гуманитарными дисциплинами. Более того, они предпочитают абстрагироваться от человека как такового, от исследования и учета присущих человеку индивидуальных характеристик при объяснении статики и динамики социальной жизни. По мнению сторонников данной концепции, социальное поведение не может быть обусловлено какими-либо психологическими процессами, тем, что происходит «в мозгу или душе индивидов». Отрицается также наличие каких-либо целевых установок, определяющих их социальное поведение.
Помимо всего прочего, такой подход исходит, на наш взгляд, из ошибочного положения (имеющего, к сожалению, достаточно устойчивое хождение и в России) о том, что если, например, оплата труда достаточно высока, а предписания, регламентирующие поведение людей, строги и четко соблюдаются, то система будет функционировать эффективно. В действительности же система будет функционировать так, как будут вести себя индивиды, чья деятельность детерминируется куда большим числом факторов, чем заключает в себе рассматриваемая система.
Социальная история человечества — это не какая-то безликая модель, а совокупность социальных действий личностей, совершенных по самым различным мотивам, на разных этапах их развития. Социальные действия личностей вносят конкретные изменения (в зависимости от таланта или занимаемого положения (социального статуса) этих личностей) в систему общественных отношений, в построение различных государственных структур, идеологию и тем самым конструируют социальную реальность, которая затем становится фактором воздействия на сознание и социальное поведение людей. Все, что мы наблюдаем в современном мире в целом и в каждом конкретном обществе, есть результат социальных действий человека. Исследовать отношения между социальной деятельностью людей, включенных в различные социальные общности и принимающих социально значимые решения, и той социальной реальностью, которая является результатом этой деятельности, с одной стороны, и обратным воздействием данной социальной реальности на человека и его социальные отношения, с другой — важнейшая, если не основная, на наш взгляд, задача социологической науки. Общественное значение социологии именно в том и состоит, что она анализирует различные аспекты социальной реальности, социальные действия творцов этой реальности и последствия этих действий в человеческом измерении.
Некоторыми последователями концепции «чистой социологии» ее появление было объявлено чуть ли ни революцией, произошедшей в социологической теории. По «смелости» делать подобные заявления они недалеко ушли от первых позитивистов и марксистов. Однако в настоящее время мало кто может представить развитие современной социологии в качестве научной дисциплины вне контекста философских, экономических, политических, исторических, культурологических и психологических исследований. Адекватное смысловое наполнение терминов «социология», «социальная теория», «гуманитарные науки» в настоящее время невозможно вне формы познания социальной реальности, вырабатывающей систему знаний о социальной природе государства и денег, взаимосвязи правовых, экономических и этатистских структур общественной жизни, о моделях и границах государственного управления и властных отношений. Сама стилистика современной социальной жизни резонирует с процессом размывания границ между различными социальными науками, их взаимопроникновением.
Правда, по отношению к роли индивидов в обществе данная концепция близка к парадигме структурного функционализма, или парадигме социальных систем, родоначальником которой считается Т. Парсонс. 39 Со второй половины ХХ века указанная парадигма занимала длительное время господствующее положение в западной, прежде всего, американской социологии. В настоящее время число приверженцев структурного функционализма существенно сократилось. В своих основных разновидностях эта парадигма предполагает исследование взаимосвязанных функций, которые исполняют различные элементы социальной системы по отношению к системе в целом. Отдельные сторонники данной парадигмы, характеризуя отличительные особенности современного общества, подчеркивают, что оно «развивается от дифференциации, первично ориентированной на социальные слои, к дифференциации по функциональным подсистемам». Согласно данной точке зрения, «разделение труда, которое чаще всего приводят в качестве примера функциональной дифференциации индустриального общества, не является сегодня решающим признаком. Гораздо более важным является проведение дифференциации и конституирование таких подсистем, как наука, политика, хозяйство и т.д., которые в известном смысле автономны, воспроизводятся по своему особому образцу и больше не следуют лишь общей логике общественного развития»… Более того, они считают, что «интеграция общества больше не может быть достигнута с помощью простого общежития людей, а создается взаимодействием функциональных подсистем, каждая из которых имеет собственные перспективы развития. Ценности или действия более не составляют последние опорные пункты общества. Человек теряет свое центральное положение в обществе. Функциональное дифференцирование ведет к „возрастанию различительной чувствительности“ (Луман) всех видов социального поведения, т.е. больше вне общества не существует ничего. Сама природа значима лишь как окружающая среда, которая не содержит в себе никаких собственных отличимых от общества качеств». 40
Слепо следуя данному подходу, можно забыть, что личность — это совокупность физических, умственных, социальных и морально-психологических качеств человека; что индивидуальность выступает важнейшим фактором качественных изменений в обществе тогда, когда создается возможность для ее проявления. Ограничение проявлений индивидуальности и ее нивелировка являются тормозом общественного развития, фактором социальной и моральной деградации личности и деформации общества. Там, где нет условий для проявления социальных качеств личности, проступают на поверхность качества антисоциальные. Негативные явления обычно начинают формироваться там, где значительная доля индивидов полностью подчиняет свои способности ограничивающим нормам, предписаниям и наставлениям (официальным и неофициальным). При этом адаптация к устоявшемуся преобразуется в феномен деиндивидуализации. И — что особенно социально опасно — происходит полное подчинение индивидуального поведения манипуляциям властных структур, сдача своего индивидуального «я» массовому психозу, помогающему представителям власти оправдывать свои действия, ведущие к социальной дезорганизации общества и личности, ссылками на то, что действуют во имя общего блага.
Рассматривать человека только как продукт системы, объяснять всю его деятельность объективным положением в данной структуре, выводить из этого потребности и интересы, ценностные ориентации и установки — значит, по меньшей мере, остановиться на половине пути. Идеализируя безличностные структуры, правовые формы, подобный подход не учитывает, что они есть результат человеческой деятельности; они начинают функционировать, обретать социальное бытие лишь когда сами «наполняются» действующими личностями, приводятся в движение индивидами и группами индивидов. Человек не только продукт системы — сами системы являются продуктом человеческой деятельности. Личность — не только следствие, но и причина социально значимых действий (как позитивных, так и негативных), совершаемых в границах данной системы. Социальные отношения и сама личность как совокупность этих отношений не являются атрибутом каких-то безличных систем и их структурных элементов; системы выражают себя через социальные качества индивидов. Объективная детерминация, т.е. влияние системы на личность, неразрывно связана с субъективной детерминацией — воздействием личности на систему. И проблема в том, чтобы установить, в какой степени создаваемые людьми экономические, социальные, политические и идеологические системы учитывают их потребности и интересы (которые сами по себе могут принять застойный характер), способствуют проявлению человеческой индивидуальности и творческих задатков. Творчество — это не только проявление индивидуальности, но и важнейший фактор социально-экономического и научно-технического прогресса.
Понимая это, нельзя считать случайным появление в качестве определенного противовеса парадигме структурного функционализма этнометодологической парадигмы и парадигмы символического интеракционизма. Основатель этнометодологии — американский социолог Гарольд Гарфинкель (Harold Garfinkel, род. 1917). Его сторонники ставят во главу угла анализ того, как сами люди формируют свои взгляды и представления о смысле социальной жизни и необходимой социальной организации в процессе самой жизни. Они сосредоточивают свое внимание на структуре явных (открыто разделяемых всеми) и неявных (обычно негласных) правилах и знаниях, позволяющих обеспечивать устойчивое социальное взаимодействие между людьми. Последние при этом рассматриваются в качестве «практических теоретиков», совместными усилиями определяющих значение и понимание действий друг друга.
Близкая по духу к этнометодологии, парадигма символического интеракционизма 41 предполагает конкретные исследования процессов социального взаимодействия индивидов, в рамках которых формируются и модулируются частные и общие мнения, модели, шаблоны и привычки социального поведения, иерархическая структура общества. Иногда в рамках парадигмы социального интеракционизма выделяют так называемую драматургическую концепцию исследования общества, предлагающую рассмотрение социальной жизни с точки зрения существующих аналогий между ней и театральным представлением. Однако в качестве базовых оценок и подходов драматургическая концепция несколько противоречит идеям теории социального интеракционизма. Поэтому более правомерным представляется выделение ее в качестве особого направления социологической мысли, имеющего свои цели, задачи и тенденции развития. 42
В то же время общим для данных социологических парадигм является методология «соприсутствия», предполагающая рассмотрение и анализ поведения и поступков людей в присутствии друг друга, исследование социальной жизни в относительно узком межличностном пространстве, однако вне исторических рамок. Кроме того, общим для них является и изучение содержания и характера деятельности людей и условий для проявления их творческих возможностей, что важно с точки зрения нахождения и оценки возможных механизмов ограничения процессов деиндивидуализации личности и противодействия деформации ее социального поведения. Социально-экономическое развитие общества происходит только тогда, когда каждый человек выступает не в безликой роли в определенной структуре, а носителем индивидуальности, проявляющейся даже в самых неблагоприятных для этого условиях. Как индивидуальность он уникален, хотя и наделен общими чертами, свойственными ему как представителю конкретной социальной группы (национальной, этнической, семейной, трудовой, возрастной и т.д.). Именно индивидуальность является основой новаторских действий, уникального вклада в развитие культуры, в то время как общие черты и повторяющиеся действия способствуют сохранению существующей культуры, ее традиций, их передаче из поколения в поколение. Само развитие, понимаемое как умножение и введение новых качественных элементов в культуру, зависит от индивидуального творчества, от неповторимых черт личности.
В современной семье социологических парадигм выделяется также феминистская парадигма, фокусирующая основное внимание на исследовании проблем мужского доминирования в обществе и влиянии этого доминирования на общие условия, изменения и характер социальной жизни. При этом ставится вопрос о необходимости определенного переформатирования социологических теорий с учетом особенностей женского взгляда на проблемы социального мироустройства и его изменения.
Видное место занимает и парадигма рационального выбора, представляющая социальное поведение индивидов как основанное на объективных интересах и их осознанном взаимодействии в целях достижения максимальной полезности. Отдельные сторонники данной парадигмы, получившей широкое распространение в последние два десятилетия прошлого века, выступили с претензией на «замену» социологической теории на методологию теории рационального выбора, претендуя на реалистичность и высокую достоверность в прогнозировании поведения индивидов и социальных групп. Поэтому не удивительно, что эта теория вызвала острую полемику среди социологов. У данного подхода появились и восторженные поклонники, и не менее решительно настроенные критики. В самом общем виде сущность методологического подхода, предлагаемого теорией рационального выбора, состоит в том, что социальная среда, социальная ситуация структурируют альтернативы, имеющиеся перед акторами, будь то индивиды или группы, и оказывают решающее влияние на принимаемые акторами решения. При этом стратегии избранного поведения объясняются преимущественно с помощью контекста ограничений и возможностей, в рамках которых и осуществляется выбор конкретной стратегии.
Кроме названных, существует еще несколько концепций социологического видения, интерпретации и прогнозирования социальной действительности, которые не совсем вписываются в устоявшиеся рамки социологических парадигм и иногда выделяются в качестве самостоятельных тенденций развития современной социологической мысли (концепции П. Бурдье, Э. Валлерстайна, А. Гидденса, М. Фуко, Ю. Хабермаса и др.). Вместе с тем само их существование вынуждает отчасти согласиться с мнением американского социолога Дж. Тернера, который считает, что «многое из того, что именуется социологической теорией, в действительности представляет собой непрочную связку подразумеваемых допущений, неадекватно определённых понятий и нескольких неясных и логически не связанных предложений. С точки зрения перспектив идеальной научной теории, социологическому теоретизированию предстоит ещё пройти немалый путь». 43
К этому заключению можно также прийти, если начать перечисление существующих в настоящее время основных направлений или отраслей социологии, что займет несколько страниц печатного текста. Приведем лишь несколько из них: астросоциология, социология архитектуры, социология времени, социология государства и права, военная социология, социология детства, социология досуга, социология знаний, социология иммиграции, социология истории, социология катастроф, социология культуры, социолингвистика и социология языка, социология материнства, социология межличностных отношений, социология медицины, социология наказания, социология научных разработок и новых технологий, социология образования, социология окружающей среды, социология отцовства, социология пожилого возраста, социология политики, социология производственных отношений и социология труда, социология расовых и этнических отношений, социология религии, социология сексуальных отношений, социология семьи, социология СМИ, социология спорта, социология тела, социология терроризма, социология экономического развития и т.д.
Однако в значительной степени подобное разделение социологии на все возрастающее число направлений отражает ее тесную связь с интересами государства, ее зависимость от него. Такое деление часто сопровождает аналогичные изменения в структуре бюрократического аппарата государства, который постоянно рождает и выделяет из себя дополнительные управленческие структуры, уполномоченные контролировать и реформировать отдельные сектора социальной жизни общества. Таким образом происходит процесс интеграции новых «научных» и бюрократических специализаций и их взаимная поддержка. 44
Но вряд ли в полной мере правомерна позиция, согласно которой такое развитие социологии, как и отсутствие «доминирующего теоретического подхода» к анализу социального мира, является признаком слабости и кризиса гуманитарных наук в целом. Дело в том, что столкновение соперничающих теоретических подходов и направлений одновременно является выражением жизнеспособности социологии, поскольку «спасает ее от догматизма». Кроме того, не вызывает сомнения необходимость постоянной «ревизии» социологии, как и любой другой науки, для того, чтобы избежать распространения своего рода интеллектуального терроризма, лжи и предвзятости, превращения социологии исключительно в форму идеологической пропаганды.
С этой точки зрения отдельного упоминания заслуживает и ряд положений постмодернизма. Широкое распространение различных постмодернистских направлений, отрицающих саму возможность и необходимость общей социальной теории, конечно, можно считать одним из проявлений кризиса, но не социологии в целом, а устоявшихся стереотипов социологического мышления.
Вообще, понятию «постмодернизм» достаточно трудно дать точное научное определение и оценку, поскольку оно включает в себя многообразные по своим целям и значению направления и разветвления критической научной мысли, обладающей разнообразными политическими и идеологическими оттенками. Возможно, по этой причине видный представитель постмодернизма, польско-британский социолог З. Бауман (Z. Bauman, род. 1925), сохранив свои взгляды и убеждения, на рубеже III тысячелетия открестился от самого термина «постмодернизм».
В настоящее время можно встретить различные и часто уничижительные характеристики постмодернизма и его последователей. Например, «теория, отрицающая теорию», «поколение, одурманенное телевизионными программами, заблудившееся в информационных сетях и потерявшее способность системного и аналитического мышления», «комбинация нарциссизма и нигилизма», «обычная форма манерности и вычурности в суждениях» и т.п. Есть что-то общее у постмодернистов с софистами. Но все эти сравнения и характеристики постмодернизма относятся не к научным дефинициям, а к разряду определений из популярного в свое время в СССР анекдотического цикла «вопросов и ответов армянского радио». Напомним характерные: «Какая разница между ЦК и ЧК? — В ЦК цыкают, а в ЧК чикают». Вообще, любые односторонние сравнения и характеристики в науке грешат тем, что приводят к тому, когда с водой выплескивается и ребенок. Во многих концепциях, которые на первый взгляд вызывают отторжение, при внимательном анализе можно разглядеть и рациональные зерна. В этой связи вполне уместно будет еще раз процитировать «социолога социологии» А. Гоулднера: «Самые непоколебимые критики интеллектуального истеблишмента, те, кто не может найти удовлетворение в нем и в его рамках, это обычно те, кто ценят не сокровища из его сундука, а другие, совсем иные достижения. Обычно этого достигают люди с живым чувством истории, которые рассматривают себя как исторических деятелей и продолжателей давней общественной и интеллектуальной традиции. В действительности вознаграждения, к которым они стремятся, не могут дать им их современники. Поэтому они менее поддаются соблазну и искушениям настоящего. С точки зрения их более консервативных современников эти люди часто рассматриваются как ущербные. Однако нередко они действительно ущербны в плане способности достигать результатов, поскольку, будучи менее подвержены влиянию господствующего окружения, они зачастую критически чувствительны к ограничениям утвердившихся интеллектуальных парадигм и могут работать только в стиле, творчески расходящемся с ними». 45
Для появления и распространения постмодернистских течений существовали и существуют вполне объективные предпосылки: неприятие идеологической составляющей прежних социальных теорий, процесс «подавления» социологии политическими технологиями, необходимость более внимательного эмпирического анализа и изучения отдельных новых явлений в различных сферах социальной жизни, изменений в состоянии социума в условиях нарастания глобализационных процессов и проблем. Социология постмодернизма в лице ее наиболее видных представителей во многом выросла из осознания наличия своего рода генетических недостатков у всех социальных теорий, притязавших на знание путей рационализации и улучшения общественной жизни. Эти недостатки, по их мнению, способствовали появлению тоталитарной идеологии государств и таким негативным социально-политическим явлениям как холокост и геноцид. Отрицать наличие в этой точке зрения рационального зерна было бы неразумно. Другое дело, что предлагаемая постмодернистами форма преодоления негативных явлений в социологии и в обществе путем отказа от самой идеи разработки полноценной социологической теории, вызывает определенное недоумение.
Трудно согласиться и с такими, по сути, идеологическими установками как утверждения, что разработка и обсуждение новых парадигм социальной теории являются бесполезным запутыванием дела, подменой практических шагов по решению политических и экономических проблем пустыми разговорами, формой эскапизма. Те, кто полагают, что можно пренебречь задачей разработки новой общей социологической теории, глубоко ошибаются. На практике это проявляется в том, что, предлагая решения отдельных социальных проблем, включая пути реформирования институтов гражданского общества, многие новые «теоретики» и политики на самом деле часто действуют на базе прежних идеологических установок, окрашенных в вульгарно либеральные, социально-дарвинистские или марксистские полутона. Все это лишний раз доказывает, что современное семейство социологических парадигм нуждается в новом пополнении.
страница загружена
 31 Известно, что слово как принадлежащее тому или иному языку можно отнести к нему, если оно в нем легко мотивируется. Однако мы не нашли этимологической мотивации в греческом происхождении слова «парадигма». Контекстный словарный ряд в древнегреческом языке (Древнегреческо-русский словарь И. Х. Дворецкого (под редакцией С. И. Соболевского). М.: Государственное издательство иностранных и национальных словарей, 1958) — пример, образец, образчик, проявление, признак, краткое изложение, доказательство, свидетельство, торговые ряды, базар, смотр, демонстрация, показ, стать общеизвестным, учреждать, основывать прорицалище, быть проводником, руководить, приносить в жертву, посвящать, приступать к жертвоприношению — ведет нас к следующим известным словам. Во-первых, «парад» (торжественное прохождение войск), происхождение которого, как указывается во всех этимологических словарях, идет от французского слова parade, испанского parada, латинского paro. Во-вторых, «парадиз» как аналог русского понятия «рай». Вместе с тем в древнерусском языке понятие «рай» обозначалось словом «порода», указывая на место, откуда пошел род человеческий. При этом русское слово «род» совпадает с арабским корнем [РВД#] со значением «орошать», где [ВД] — «вода», а [Р] — аффикс интенсива, т.е. «обводнять». Отсюда [рауд#а] — «сад». С этой точки зрения русское слово «рай» в его библейском значении (сад) происходит от арабского [райй], то есть «орошение», а первоначальным значением слова «парадигма» может быть «источник происхождения». вернуться32 Некоторые считают, что увеличивается и число самих социологических парадигм. С нашей точки зрения, говорить об увеличении числа парадигм в большинстве случаев недостаточно корректно. Дело в том, что многие подходы и взгляды, которые позиционируются как новые, по существу, представляет собой незначительную модификацию ранее сформировавшихся базовых концепций. Не случайно широкую известность получило высказывание британского экономиста (с 2003 г. — Председателя Банка Англии) М. Кинга (M. King, род. 1948) о том, что слово «парадигма» слишком часто повторяется теми, кто хотел бы найти новую идею, но не может до нее додуматься. вернуться33 Конечно, революции и бунты далеко не случайны с точки зрения «кривизны» социальных отношений и трансформаций, проявляющих себя в узурпации тех или иных позиций, которые конкретные индивиды, социальные слои и группы пытаются зафиксировать за собой как в явной, так и скрытой формах. Об этом свидетельствуют многочисленные исторические записи, где в том или ином виде закодированы значимые социальные факты. Одной из наиболее важных таких записей является используемая форма денег. Здесь нужно учитывать качество выполняемых ими функций и отношение к деньгам в обществе. Наличие натурального хозяйства и ограниченного товарного обращения, применение нескольких форм денег для выполнения отдельных функций (обмена, сбережения, меры стоимости), слабая увязка денежной массы с объемом и возможностями развития кредитных отношений, монополизация денежной эмиссии и обесценение денег свидетельствуют о слабой интеграции общества или появлении условий для социального регресса и социального распада. Однако далеко не всегда у социологов имеются возможность, время или желание правильно прочитать эти «записи», дать их временную идентификацию, географические координаты, сопоставить и оценить их значение для современного мира. Кроме того, над многими социологами, похоже, как дамоклов меч висит проблема учета идеологических предпочтений, вкусов и пристрастий власти, прикрываемых соображениями политической целесообразности и общественной стабильности. В результате, многие современные концепции и теории революции, несмотря на их существенные модификации за последние десятилетия, отдают каким-то «нафталиновым душком» и оказываются слабо пригодными для использования в социальном прогнозировании. вернуться34 Обстоятельный критический анализ марксизма и исторического материализма, раскрывающий логические ошибки и софизмы при установлении «закономерности» смены общественной организации представлен в монографии Мартыненко В. В. «Кальдера государственной власти» (М.: Издательский дом «Академия», 2005, а также в ряде его научных статей, с содержанием которых можно ознакомиться на сайте www.martynenko-info.ru). вернуться35 «Первооткрывателем» позитивизма, впервые употребившим этот термин, является Клод Анри Сен-Симон (1760-1825). Но как программная идея, заложенная в основу теории, позитивизм сформировался в трудах его ученика (в дальнейшем разошедшегося с ним во взглядах) О. Конта (1798-1857). Хотя оба они термин позитивизм употребляли одновременно в двух смыслах — как указание на достоверное знание социального мира, подтвержденное наукой; и как противопоставление критическим взглядам (понимаемым как «негативные» или «деструктивные») философов — Сен-Симон никогда не поддерживал утверждения: «однажды полезное, полезно всегда». Он сохранял в своих взглядах на социальный мир, который рассматривал как несовершенный и страдающий от неразвитости, идеи критической философии. Конт же прямо и недвусмысленно противопоставлял себя всем остальным философам, считая необходимым преодолеть критическое состоянии умственной анархии и дезорганизации, в котором, по его мнению, находилось человечество после того как теологические и метафизические идеи потерпели крушение. Позитивное состояние ума выражается у Конта в научном мышлении, благодаря которому «вымыслы теологии и метафизические отвлеченности» заменяются познанием действительных законов природы, выявлением постоянной фактической взаимосвязи и последовательности наблюдаемых явлений. При этом, делая акцент на важности научно достоверного знания, позитивизм представлялся им наукой, которая в состоянии обеспечить единственно верное представление о социальном мире и привести к согласию в обществе, реализовать на практике выдвинутый им же лозунг «порядок и прогресс». Позитивная философия, вершиной которой объявлялась социология, определялась им как основанная не на фантазии и отвлеченном мышлении (как теология и метафизика), а на бесспорном фактическом материале наук, как последнее обобщение их данных. Социология завершала выстроенную им лестницу или иерархию наук (от математики до биологии), наделяясь задачей изучения строения и развития человеческой общности, то есть социальной статики и социальной динамики. Создание социологии представлялось как последнее и главное торжество позитивной философии, заключавшееся в придании общественным и политическим доктринам (ранее отданным, по мнению Конта, на произвол метафизикам и литераторам) научного характера. Появление социологии, замыкая круг научных знаний, придает им необходимое единство и всеобщность и тем самым позволяет науке занять место теологических и метафизических систем. Значение социологии как завершающего этапа позитивной философии определялось также тем, что из всех наук только она имеет своим прямым предметом изучение самого человечества и поэтому способна обеспечить основание для установления нравственных начал жизни, экономических и политических действий. Нравственность при этом выводится из положительного изучения действительной природы человечества и законов его развития. Таким образом, положительная философия, имеющая в своем завершении социологию, должна была стать основанием положительной политики. Базовым элементом общества Конт определял не индивида, а семью, в которой в зародыше заключаются основные социальные отношения, обусловленные симпатическим инстинктом. При образовании более широких общественных союзов, сверх этого инстинкта, главное значение принадлежит принципу сотрудничества (кооперации). Кооперация многих частных сил для общей цели требует единого руководства, выражающего воздействие целого на части и поддерживающего солидарность общественного тела против пагубного стремления в нем к раздроблению и противоборству идей, чувств и интересов. При этом Конт полемизировал со сторонниками концепции неограниченной свободы совести, фактически требуя утверждения новой веры — веры в авторитет позитивной науки, способной восстановить утраченное в обществе согласие и сделать его единым. В этой связи не случайно, что Конт, завершив публикацию свого основного социологического труда — «Курс позитивной философии» (первый том вышел в 1830 г., последний (шестой) в 1842 г), сосредоточился на религиозно-политической проблематике, создавая свою «позитивную религию» и одновременно притязая на «первосвященническое достоинство». Кстати, сам Конт своим главным трудом считал опубликованный им в 1851-1854 гг. «Курс позитивной политики» (в 4-х томах), где все политические и социальные преобразования в жизни народов ставятся в зависимость от принятия ими новой религии человечества, основоположником которой он сам себя и объявил. Ретроспективно оценивая свою деятельность, он определил ее как решение двуединой задачи: сначала создать посредством правильного обобщения фактов («объективный метод») из частных наук одну положительную философию, а затем, через применение «субъективного метода», превратить ее в положительную религию. Причем в конце жизни он настойчиво пытался привлечь на свою сторону орден иезуитов (открыто восхищаясь основателем ордена Игнатием Лойолой и призывая иезуитов переименоваться в «игнатианцев»), предлагая генералу ордена начать совместные действия для искоренения протестантства, деизма и скептицизма и для преобразования всего человечества на общих католическо-позитивных началах. Развивая эту идею и стремление Конта, часть его последователей стала утверждать, что между католиками и позитивистами существует лишь то второстепенное различие (первые верят в Бога, а вторые нет), которое не противоречит главной цели тех и других — организации человечества. На этом основании они приглашали всех неверующих в Бога стать позитивистами, а всех верующих — католиками, чтобы затем сообща вести борьбу «дисциплинированных» против «недисциплинированных». вернуться36 Характерные черты социологии (в отличие от теологии и метафизики) первоначально определялись Контом как объективность (так как она подчиняет мышление его предмету, а не наоборот); реалистичность (так как сам предмет ее всегда есть наблюдаемый факт, а не плод воображения или логическая абстракция); достоверность (так как все утверждения позитивной философии всегда могут быть проверены фактически); точность (так как математика, будучи основой всей системы, остается нормой истинного познания); органичность (так как эта философия не противопоставляет своих идей действительной жизни, а рассматривает и себя как органический продукт, естественное продолжение или восполнение действительного хода явлений и событий); относительность (поскольку не стремится познать явления в их абсолютной сущности, недоступной человеческому восприятию, а изучает их в фактическом взаимодействии с человеческим организмом и во взаимоотношении между собой); полезность (так как положительное познание явлений в их фактической взаимосвязи позволяет предвидеть события и в определенной степени управлять силами природы). Но в последующем эти взгляды Конта на социологию эволюционируют таким образом, что в его трактовке социология начинает мало чем отличаться от религии. Предметом своего знания социология, по его мнению, должна иметь только все человечество, она рассматривает внешний мир лишь как среду, в которой человечество развивается. Из этого следовало требование изучать законы лишь тех явлений, которые могут иметь определенное влияние на человечество; отвлеченный теоретический интерес, как и любознательность, исключались. Само научное знание во всех своих частях и на всех своих направлениях стало рассматриваться как необходимое произведение нераздельного, личного и собирательного духовного развития человечества в его различных фазах. Человек, отдельно взятый, представлялся как зоологическая абстракция (и в статическом, и в динамическом отношении): действительное существование определялось только в составе человечества в целом. При этом идея рассмотрения человечества как действительного целого характеризовалась как вершина позитивной философии. Причем если сначала Конт эту идею формулировал осторожно, говоря о человечестве как о реальном единстве, находящимся лишь в процессе образования, которому еще предстоит осуществиться в будущем; то затем он прямо признавал индивидуального человека пустой абстракцией, а полноту реальности переносил на человечество, рассматривая его в качестве действительно существующего организма. Причем этот единый организм, названный «Великое Существо», был поставлен им на место Бога. Конт утверждал, что это Существо обладает и внешним, и внутренним единством. Внешнее или, в формулировке Конта, объективное единство выражается в органической солидарности всего живущего на земле человечества, рассматриваемого как в статическом, так и динамическом существовании. Идея позитивной религии или веры заключалась в необходимости признавать это внешнее единство и этот мировой порядок и подчиняться ему. Внутреннее, субъективное единство или душа Великого Существа образуется, по логике Конта, единением в любви с ним и между собой всех индивидуальных душ, прошедших, настоящих и будущих поколений людей, составляющих элементы истинного человечества. Правда, не всей своей случайной эмпирической действительностью, а тем образом своей жизни, который был, есть или будет достойным Великого Существа. У Конта не все люди входят в состав Великого Существа. Из него исключены так называемые человеческие паразиты, живущие только за счет других, а не для других; зато полезные животные, без которых земное человечество не могло бы поддерживать своей материальной жизни, имеют свое место в Великом Существе. Каждый индивидуальный элемент этого Существа проходит через две последовательные стадии существования: прижизненное или, по терминологии Конта, объективное, когда он непосредственно, но преходящим образом служит Великому Существу, и посмертное или субъективное, оно же — вечное, поскольку это служение пребывает в своих результатах и в памяти потомков. По мере развития человечества все больше элементов переходит в субъективное, вечное и достойное существование, определяя тем самым необходимость подчинения живущего меньшинства большинству ушедших: «мертвые управляют живыми». Получается, что истинный прогресс состоит в том, что судьба живущих людей все больше определяется высшей совершенной и независящей от них волей. Позитивная религия заменяет теологию социологией, теолатрию (богослужение) «социолатрией» или культом человечества, и, наконец, теократию «социократией», или организацией общества на основах совершенной и всеобщей нравственной солидарности. Нормальное устройство общества, или «социократия» определяется, по Конту, принципом обязанности, а не права (т. е. имеет нравственное, а не юридическое основание). В последние годы жизни Конт на изданиях своих сочинений и письмах любил писать девизы, которые должны были выражать сущность его учения. Например, «знать, чтобы предвидеть; мыслить, чтобы действовать», «жить для других», «жить при полном свете», «любовь как принцип, порядок как основание, прогресс как цель». Отметим, что в своем качестве новой «религии человечества» в конце ХIX века позитивизм одно время был официально признан в ряде стран Южной Америки (Бразилия, Чили). Позитивная религия имела также многих ревностных последователей в Испании, Швеции, Венгрии и даже Турции. вернуться37 Подробнее см. Black D. «A strategy of pure sociology» // Theoretical Perspectives in Sociology. New York: St. Martin’s Press, 1979. P. 149-168; Black D. «Dreams of Pure Sociology» // Sociological Theory 18(3), 2000. P. 343-367. вернуться38 Э. Дюркгейму удалось сделать то, что не получилось у О. Конта — добиться признания социологии в качестве полноценной академической научной дисциплины. Однако при этом в его трактовке социология, ее предмет и метод были ограничены определенными рамками, позволяющими, как считал Дюркгейм, не допустить слияния социологии с областью биологии и психологии. Согласно Дюркгейму, социология охватывает в качестве предмета своего изучения лишь определенную группу феноменов, представляющих собой социальные факты. Он считал, что «социальный факт узнается по той внешней принудительности власти, которую он имеет или способен иметь над индивидами, а присутствие этой власти узнается, в свою очередь, или по существованию какой-нибудь определенной санкции или по сопротивлению, оказываемому этим фактом каждой попытке индивида разойтись с ним». Иными словами, социальным фактом признавался всякий образ действий, резко определенный или нет, но способный оказывать на индивида внешнее принуждение. Он также утверждал, что социальные явления необходимо рассматривать сами в себе, «отделяя их от сознающих и представляющих их себе субъектов, их нужно изучать извне как внешние предметы, так как такими они предстают перед нами». Объяснения социальной жизни он требовал искать в природе самого общества, поскольку оно бесконечно превосходит индивида во времени и в пространстве и способно оказывать на него давление, внушая образы действий и мысли, освященные своим авторитетом. Это давление, определявшееся в качестве отличительного признака социальных фактов, определялось как давление всех на каждого. Основываясь на принципе, что целое не тождественно сумме своих частей, обладает свойствами, отличными от свойств составляющих его элементов, общество определялась как система, образовавшаяся от ассоциации индивидов и представляющая собой реальность (sui generis), наделенную своими особыми свойствами. Из этого следовало, что «производящими причинами коллективных представлений, эмоций, стремлений являются не известные состояния индивидов, а условия, в которых находится социальное тело в его целом». Вместе с тем Дюркгейм считал неправильным на основе этого делать заключение о том, что социология должна или может оставить в стороне человека и его способности, заявляя, что «общие свойства человеческой природы участвуют в выработке социальной жизни», делая ее возможной. Он признавал также полезность для социолога изучения психических фактов, поскольку они могут облегчить объяснение социальной жизни (которая, хотя и не вытекает, по его мнению, из жизни индивидуальной, но все же тесно с ней связана). В отличие от Конта Дюркгейм не рассматривал социологию как новую религию человечества, снабженную детальными практическими проектами, или, наоборот «религию человечества» как прикладную социологию, что было характерно для основной массы позитивистов. Определив социологию как науку, интересующуюся только тем, что есть, а не тем, что может или должно быть, Дюркгейм способствовал тому, что она перестала вызывать подозрения как у представителей традиционных религий, так и государственной власти. Отличительной чертой академической социологии стала ее секуляризация. Понятие «религия человечества» исчезло из языка академической социологии. Вместо него, по сути, появилась «социология религии», в рамках исследования которой Дюркгейм и другие представители академической социологии классического периода разрабатывали концепцию требований социального порядка. Вместе с тем у Дюркгейма само общество фактически объявлялось божественным, а социальный порядок ставился в зависимость от создания и сохранения моральных ориентиров, являвшихся по своей сути религиозными. Таким образом, Дюркгейм, сублимировав и деперсонифицировав религиозные устремления, характерные для социологии Конта и многих позитивистов, полностью их из социологии не устранил. вернуться39 Функциональная теория Т. Парсонса с момента своего появления в 1930-х подверглась достаточно серьезным эволюционным модификациям. Первоначально основное внимание Парсонс уделял индивидам и моральным ценностям, рассматривая моральные ценности как внутренние источники социального действия, как стимулы индивидуальных усилий. Однако в дальнейшем он сосредоточился на проблемах надежности социальной системы. Эта надежность в большей степени ставилась в зависимость от собственного устройства системы, от взаимодействия ее различных автономных механизмов интеграции и адаптации, и в меньшей степени — от воли, энергии и убежденности людей. Отметим также, что одновременно наметился характерный для позитивистской традиции крен его социологии в сторону религии. Перестав уделять главное внимание индивидам, Парсонс пытался раскрыть механизмы поддержания социальной системой собственной целостности, определяемые возможностью системы приспосабливать индивидов к своим институтам, организовывать и социализировать их с учетом своих потребностей. Моральные убеждения и внутренние стимулы их принятия индивидами стали рассматриваться как порождение системы и как ее производные. Хотя сама важность стремлений людей к достижению определенных целей не отрицается, но утверждается, что эти цели ставятся не самими людьми, а получают свое происхождение от социальных систем. Таким образом, у Парсонса произошло своего рода опустошение человека, который превратился в подобие полого сосуда, наполняемого исключительно обществом. Его содержимое определяется полученным в обществе воспитанием и опытом. Привлекая внимание к проблеме эффективности процесса социализации и адаптивного потенциала индивида, Парсонс посчитал возможным рассуждать о достижении полного соответствия индивида и социальной группы, что могло бы полностью устранить конфликты между ними. Но теоретическим моделям, приводящим к подобным заключениям, был и будет присущ хотя бы такой фатальный изъян как отсутствие фактов, полученных в результате исследований любой из когда-либо изучаемых социальных систем, — фактов, которые могли бы служить подтверждением данного вывода. Людям всегда была присуща значительная, хотя и постоянно меняющаяся степень функциональной автономии по отношению к любым конкретным социальным системам. Теория Парсонса, безусловно, не основывалась на «эмпирическом погружении» в социальную действительность. При этом трудно признать правомерным отношение к социализованным личностям только как к «сырому материалу» или как к «элементам», смоделированным социальными системами в своих интересах. Роль личности в зависимости от конкретной ситуации может проявляться по-разному. С одной стороны, на переломных этапах развития общества, когда создается возможность для проявления индивидуальности, личность является важнейшим фактором качественных изменений в обществе. С другой стороны, ограничение проявления индивидуальности, ее нивелировка выступают тормозом общественного прогресса, фактором социальной и моральной деградации личности. Застойные явления обычно начинают развиваться там, где значительная часть людей, включенных в определенную организационную структуру, целиком и полностью подчиняет свои способности ограничивающим нормам, официальным и неофициальным предписаниям, сознательно или бессознательно адаптируется к существующей ситуации или объективным условиям, т.е. лишается индивидуальности. Но это только часть проблемы. Ее другая часть более опасна и тревожна. Адаптация к существующим объективным и субъективным условиям, отказ от инноваций — это не переход от индивидуального к социальному, а отказ и от того, и от другого, нивелировка, деформация и социального, и индивидуального. Адаптация к устоявшемуся, незыблемому ведет к постепенной утрате самостоятельности мышления, подчинению индивидуального поведения массовому. Установка, проистекающая из деиндивидуализации личности, играет существенную роль в углублении и обострении не только застойных явлений, но и социальных противоречий, порождающих антиобщественные явления. вернуться40 См. Бехман Г. Современное общество как общество риска // Вопросы философии. 2007. № 1. С. 44. вернуться41 Термин «символический интеракционизм» ввел в научный оборот Герберт Блумер (Herbert Blumer, 1900-1987). Разрабатывая данную социологическую парадигму, он в значительной мере основывался на концепции своего учителя Джорджа Герберта Мида (George Herbert Mead, 1863-1931), а также бывших коллег по Чикагскому университету — Уильяма Томаса (William I. Thomas, 1863-1947) и Роберта Парка (Robert E. Park,1864-1944). Базовая посылка теории «символического интерационизма» заключается в том, что люди в процессе взаимного общения реагируют не на сами действия, поступки, жесты, эмоции и т.д. других людей, а на собственную интерпретацию указанных действий, основанную на личном социальном опыте и воспитании, в общем — в зависимости от условий собственной социализации. Иными словами, в каждом из нас находится свой социальный переводчик и интерпретатор, посредством которого мы и общаемся, взаимодействуем друг с другом. Несовпадающие «настройки» данного переводчика и интерпретатора приводят к различного рода недопониманиям и конфликтным ситуациям. Но этот интерпретатор можно и соответствующим образом перенастроить. Для этого, правда, по мнению Г. Блумера, социологи должны заниматься не кабинетной работой и выстраиванием умозрительных социальных конструкций, а напрямую участвовать в жизни различных социальных групп, чтобы понять причины, основания и механизм их социального восприятия, «содержимое» их внутреннего интерпретатора действий и поступков других людей. В настоящее время с учетом положений теории «структурного интеракционизма» разрабатываются и тестируются различные социологические модели контроля и управления «аффективным поведением» индивидов и социальных групп. вернуться42 Основателем драматургической концепции как особого ракурса исследования общества является американский социолог И. Гоффман (E. Goffman, 1922-1982), оказавший существенное влияние на развитие социальной психологии и современной социологии в целом. В теории Гоффмана традиционные для прежних социологических теорий культурные ценности и иерархии оказываются нарушенными, высказывается сомнение, что между циниками и людьми искренними существует какое-либо различие; поведение ребенка оказывается моделью для понимания взрослых; а поведение преступников — базой для понимания респектабельных личностей; театральные подмостки делаются основой для понимания жизни. Согласно Гоффману, все люди — как в театре — стремятся убедительно передать другим создаваемый ими образ самих себя; они не столько пытаются что-либо сделать, сколько стараются кем-то или чем-то быть, кому-то или чему-то соответствовать. С этой точки зрения теорию Гоффмана можно рассматривать как рефлексию социальной действительности, характерной для жизни людей в условиях господства бюрократии, с которой они постоянно вынуждены иметь дело. Контроль над впечатлением, производимым на других (особенно на вышестоящих), для многих становится стратегией выживания. Вместе с тем нельзя не отметить, что к «праотцам» драматургической концепции можно с полным правом отнести и великого У. Шекспира (W. Shakespeare). Последний устами одного из своих героев в комедии «Как вам это нравится» предвосхитил данную перспективу исследования общества и объяснения социальной жизни: «Весь мир — театр. // В нем женщины, мужчины — все актеры. // У них есть свои выходы, уходы, // И каждый не одну играет роль… [All the world’s a stage, // And all the men and women merely players; // They have their exits, and their entrances; // And one man in his time plays many parts…]» (См: Шекспир У. Комедии. М., 1987. С. 592; The Complete Works of William Shakespeare. Gramercy books, 1990. P. 239). У Ж.-Ж. Руссо можно найти следующие рассуждения: «Как было бы приятно жить среди нас, если бы внешность всегда выражала подлинные душевные склонности, если бы благопристойность была добродетелью, если бы наши возвышенные моральные афоризмы служили нам в самом деле правилами поведения… Богатство наряда может говорить нам о зажиточности человека, а его изящество — о том, что это человек со вкусом; но здоровый и крепкий человек узнается по другим приметам… Вежливость без конца чего-то требует… благопристойность приказывает, мы без конца следуем обычаям и никогда — своему собственному разуму. Люди уже не решаются казаться тем, что они есть. Никогда не знаешь как следует, с кем имеешь дело. Нет больше ни искренней дружбы, ни настоящего уважения, ни обоснованного доверия. Подозрение, недоверие, страхи, холодность, сдержанность, ненависть и измена постоянно скрываются под этим неизменным и неверным обличием вежливости». (Руссо Ж.-Ж. Рассуждение, получившее премию Дижонской академии в 1750 году по вопросу, предложенному той же академией «Способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов?» // Трактаты. Пер. Хаютина В. Д. М., 1969. С. 12-13). Немецко-британский социолог и политик Р. Дарендорф (R. Dahrendorf, род. 01.05.1929), заметил, что шекспировская метафора мира как театра превратилась «в основной конструктивный принцип науки об обществе. Индивид и общество становятся опосредованными, когда индивид предстает в качестве носителя социально переформированных атрибутов и способов поведения». (Дарендорф Р. Тропы из утопии. Работы по теории и истории социологии. М., 2002. С. 190). Однако прилагательное «конструктивный» в данном случае — это, скорее, дань традиционному поклону гениальности, чем характеристика собственно научного анализа. Оно больше похоже на призыв увидеть в аккумуляции «театрального» аккумуляцию присутствия гения: его интенсивность, неповторимость, его особую фигуру. «Весь мир — театр… — все актеры…» — как выражение почтительного молчания, разочарования и беспомощности перед проблемой адекватной формализации социальных связей и создания глобальной социальной теории. Вспомним гоголевское утверждение: «Из театра мы сделали игрушку вроде тех побрякушек, которыми заманивают детей, позабывши, что это такая кафедра, с которой читается разом целой толпе живой урок, где при торжественном блеске освещения, при громе музыки, при единодушном смехе, показывается знакомый, прячущийся порок и, при тайном голосе всеобщего участия выставляется знакомое, робко скрывающееся возвышенное чувство… Это такая кафедра, с которой можно много сказать миру добра». Эти слова, являющиеся почти дословной цитатой державинского: «театр есть кафедра добродетелей…», можно оценивать как ключ к пониманию социально-непрерывного диалога общества с гением, прозревающим на целые столетия вперед. Гений своим социальным бесстрастием показывает нам, что мы всегда будем в долгу перед всякой сингулярностью. вернуться43 Тернер Дж. Структура социологической теории. М., 1985. С. 36-37. вернуться44 В то же время нельзя не обратить внимания и на тот факт, что современное конструирование в массовом порядке названий новых направлений в социологии можно оценивать и как совершенно порочный, хотя и легкий нарративный путь контаминации в качестве «ведущего» слова «социология», сопровождаемого «ведомым» словом, которое, в принципе, может быть произвольно выбрано из наугад открытого словаря. Так, если мы в качестве тривиального примера возьмем известный лозунг Французской революции: «Свобода, равенство и братство», то и из него легко получить такие названия для социологических направлений как социология свободы, социология равенства, социология братства. Если же использовать содержание «Декларации прав человека и гражданина», в которой утверждалось, что люди свободны и равны в своих правах; что они обладают естественными и неотъемлемыми правами на собственность, безопасность и сопротивление угнетению; что они имеют естественное право делать все, что не причиняет ущерб другим, и что это право может быть ограничено только законом; что люди считаются невинными, пока не будет доказана их вина; что они вправе свободно выражать свои мысли и мнения, свободно говорить, писать и публиковаться; что люди не могут быть лишены своего имущества, кроме как по закону и с предварительной компенсацией, то мы можем получить чуть ли не весь комплект современной социологической специализации. В этом «упражнении», кстати, российские социологи могли бы иметь существенное преимущество над западными. Возьмем, например, из школьной программы роман И. Тургенева «Отцы и дети» или роман Л. Толстого «Война и мир». Из первого автоматически получаем: социология детства, социология отцовства, геронтологическая социология; социология нигилизма. Из второго легко конструируем: социология войны, социология мира, социология войны и мира, и, наконец, тавтологию — социология общества (поскольку в русском языке слово мир (мiр) также означало сообщество и общину). Кстати, многих дореволюционных российских социологов, активно выступавших за особый путь социального преобразования России и такой социальный порядок, в котором ведущая роль должна принадлежать новой крестьянской общине, мало заботил тот факт, что самим крестьянам понятие «община» было неизвестно. Вместо него они использовали слово «мiр». вернуться45 Гоулднер А. У. Наступающий кризис западной социологии / Пер. с англ. СПб.: Наука, 2003. С. 40-41. вернуться
|